Путь в Эстонию

1918 год. Европу потрясали приходившие из России новости, одна другой тревожнее. Царь отказался от престола, власть перешла в руки Временного правительства под председательством князя Георгия Евгеньевича Львова, хорошо известного в дворянских кругах своей абсолютной честностью и благородством. И уже через несколько месяцев: «красный» террор  - «умело использованная  политическая ситуация для перепродажи» западным финансистам, «серым кардиналам», экономически заинтересованным в захвате влияния и абсолютной власти над лидером мировой промышленности: гигантской страны, не имеющей себе равных.

Полковник царской армии, дворянин по рождению, Ольшевский Михаил Алексеевич, несмотря на долетавшие из Петербурга слухи о переворотах, верно и преданно отслужив в Харбине до самого конца, возвращался домой. Известие о расстреле царской семьи, расформирование армии, приход Советов к власти –  все  отзывалось в душе чёрной болью и предвещало неизвестную, страшную перемену и в его жизни. Многие из товарищей – офицеров, побросав на произвол судьбы семьи, торопились покинуть страну через океан, в Америку. Михаил, напротив, спешил в Петербург, вернее, по-новому, в Петроград. Мать и младшие братья оставались в самом «сердце  красного террора».

Предварительно отобрав, он тщательно сжёг все документы, доказывающие принадлежность к дворянскому сословию. Состряпав новые паспорта и новые биографии, русский офицер, доверившись друзьям-колчаковцам, спешно повёз семью назад в Сибирь,  чтобы переждать, казалось, временные перемены, быть максимально полезным своему Отечеству и иметь возможность защитить близких.

Спустя много лет, в  1936 году, он, уже будучи в браке с Элизабетт Ламмертсон, предпримет очередную попытку эмигрировать в свободную Эстонию. Советы их не выпустят. Более того, черный ночной «воронок» не заставит себя ждать, и Ольшевский вскоре окажется в тюрьме, ожидая расстрела. Тут ему припомнят многое: непродолжительное командование Сибирским Округом уже в чине красного подполковника, когда репрессированные чуть ли не толпами выезжали из Сибири. Или председательство в исполкоме Новосибирска, когда для воров и взяточников наступили чёрные дни… Отдельно припомнят и брак на иностранке, и освобождение многих эстонских семей, их возвращение из Сибири домой.

В это время в Ленинграде родится его младшая дочь, Ольшевская  Верочка. Возможно, это дало силы бывшему царскому офицеру не опустить руки, а искать выход и, все же, победить, выйдя на свободу. Жена и дети: старшая, приёмная дочь Ирочка (была найдена в Сибири больная девочка) и маленькая Верочка -  в начале ленинградской фашистской блокады эвакуированы опять в Сибирь. Вспоминая то время, они рассказывали, как плакала от голода маленькая Верочка, как с огромным трудом получили, наконец, полагавшийся им офицерский паёк, и как дети гадали, что же это такое – «макароны» и мечтали, когда кончится война, вдоволь наесться, и верилось в это им с большим трудом.

И только через некоторое время после победы они выехали в Эстонию, ставшую к тому времени советской. Бывший дворянин, не уронивший ни при каких обстоятельствах честь русского мундира, Михаил Алексеевич Ольшевский, был назначен директором крупной организации в Хаапсалу, для Ирочки появилась возможность лечиться, а Верочка продолжила учёбу в шестом классе русской средней школы.

Путь в Школу

В послевоенное время дети, лишённые возможности учиться во время войны, опять садились за парты. В одном классе могли оказаться и десятилетние, и четырнадцатилетние подростки. Верочке, как и многим детям, блокада и война не прибавили здоровья. Она, хоть и имела возможность учиться, но пропустила по болезни целый год. Пришлось ещё раз пойти в свой шестой класс русской средней школы города Хаапсалу.

А в там вовсю кипела полным ключом  своя, школьная жизнь. Тематические вечера, театральные постановки, оригинальные номера для выступлений, стенгазеты – все готовилось с такой радостью, что, казалось, дети, лишённые на долгое время детства, теперь навёрстывали упущенное с удвоенной силой.

Теперь время делилось на «до» и «после» войны. И в Хаапсалу, так же, выстраданное  «после» - собирало и мирило всех, оставшихся в живых. Тут были и русские эмигранты, успевшие уехать из Красной России в «свободную» Эстонию, и военные беженцы, и освобождённые из фашистских лагерей бывшие пленные, и  просто местные жители, и жены военных, участвующих ещё в первой мировой войне... В большинстве своём, это была русская интеллигенция, по духу и характеру своему она являла лучшее, что имелось  в России, как в царской, так и в советской: благородство души, хорошее образование и воспитание,  патриотизм. Конечно, такое общество не могло не оставить  яркий отпечаток и на атмосфере единственной русской школы, некоторые преподаватели  которой получили образование ещё в царской России.

И вот загадка русской школы в Хаапсалу: немало - просто знать классическую литературу, языки, математику и прочее, немало - уметь хорошо преподавать. Но  было ещё что-то такое в самих преподавателях, в людях, которые заглянули в лицо смерти и победили фашизм: непререкаемая, выкристаллизовавшаяся сила духа, нравственная, ровная, взвешенная чистота убеждений и свет бесконечной радости победы, мира, жизни. Вероятно, приоритеты жизненных ценностей, акценты, все точки над «i» расположились в то, послевоенное время так, как они и были задуманы Мирозданием.  

Эта особенная атмосфера «зажглась» в школе и уже не уходила долгие, долгие годы. Выпускники с пятидесятилетним стажем до сих пор помнят не только прекрасные знания, полученные во время учёбы, но именно духовный заряд и уяснённые приоритеты, раз и навсегда определив их отношение к жизни. Школа явилась, таким образом, особенным, «детским оазисом». И дети, даже лишённые по разным обстоятельствам родительского участия, любви и воспитания, получали здесь фундамент духовной мудрости, наполненной сильной, живой, здоровой энергетикой.

Возможно, что тепло и забота, которой так недоставало детям войны, теперь с удвоенной силой отдавались и взрослыми, и самими школьниками. Эти «пять хлебов» любви, заботы, желания  жить, во что бы то ни стало, и жить обязательно счастливо – делились на всех, и «хлебов» становилось все больше, и больше, что «хватило на пять тысяч человек, и ещё осталось»…

Продолжение следует...